— Да, я полагаю, сохранилась, — неохотно ответил он, — но не здесь.
— В какой газете она была опубликована?
— Не понимаю, какое это имеет значение?
Последовала пауза. Кажется, Говард и сам осознал, что допустил ненужную грубость.
— «Дейли Кейбл», — произнес он. — Это был некролог члена Жокейского клуба, которого я в своей книге назвал Сиббером.
Я кивнул. Это-то я знал.
— Как была настоящая фамилия Сиббера?
— Висборо. — Он выговорил это по буквам.
— А кто написал некролог? — спросил я.
— Понятия не имею, — отозвался Говард по-прежнему неохотно, но на этот раз с удивлением, которое заставляло поверить его словам.
— Вы не выяснили это до конца? — не отставал я.
— Конечно, нет. — Говард решил оказать снисхождение. — Вы не знаете, как создаются авторские творения. В незавершенности некролога была некая притягательность. Я позаимствовал идею из некролога, и в моей голове созрел сюжет книги.
— Значит, — сделал вывод Монкрифф, — вы никогда и не пытались узнать, что случилось на самом деле?
— Конечно, нет. Но я не изменил мнение, высказанное в некрологе, не поступил так, как поступили со мной О'Хара и Томас, изменив написанное мною ради фильма. — Он запылал праведным гневом. — Мои читатели возненавидят этот фильм.
— Не возненавидят, — возразил я, — и сотни тысяч новых читателей бросятся покупать ваши переиздания.
Как бы ни был он придирчив, ему эта идея пришлась по душе. Он с самодовольной улыбкой приосанился. Отвращение Монкриффа к нему зримо возросло.
С Говарда на сегодня было довольно присутствия Монкриффа, да и моего, несомненно, тоже. Он поднялся и покинул нас, даже не сделав попытки проявить простую вежливость.
— Вот ведь моральный урод, — сказал Монкрифф, — и знай себе бурчит повсюду всем, кто желает слушать, о том, как извращают его мастерство. Несколько призрачных любовников не заставят его заткнуться.
— Кому он все это бурчит? — спросил я.
— А это имеет значение?
— Имеет. Его контракт запрещает ему критиковать фильм на публике до истечения шести месяцев после премьеры. Если он говорил с актерами и техниками, это одно дело. А если жаловался посторонним, скажем, здесь в баре, я должен заткнуть ему глотку.
— Но сможешь ли? — с сомнением спросил Монкрифф.
— В его контракте есть пункты, касающиеся наказания за это. Я видел контракт и потому знаю, за что могу спрашивать с него, а за что нет.
Монкрифф тихо присвистнул сквозь зубы.
— А Говард подписал контракт?
— В числе прочих. Большей частью он так же стандартен, как и все. Агент Говарда согласился на это, и Говард подписал его. — Я вздохнул. — Завтра я тактично напомню ему об этом.
Предмет нашего разговора надоел Монкриффу.
— Касательно завтрашнего дня, — сказал он. — Значит, в шесть тридцать утра приходить на конный двор?
— Точно. Лошадей будут выводить на тренировку. Я сказал этим вечером всем, что мы будем снимать, как они садятся верхом и проезжают в ворота на тренировочную площадку. Они будут одеты, как обычно: джинсы, ветровки, защитные шлемы. Я напомнил им, чтобы они не смотрели в камеры. Мы схватим всю сцену посадки в седла. Нэш выйдет из дома, и мы снимем, как он ставит ногу в стремя. Мы отрепетируем это пару раз, не более. Я не хочу заставлять лошадей повторять одно и то же. Когда Нэш сядет в седло и все будет нормально, помощник тренера поведет группу в ворота. Нэш подождет, пока они все выедут, и последует за ними. Выезжая, он посмотрит назад и вверх, на то окно, у которого предположительно стоит его жена. Поставишь там оператора с камерой, чтобы снять сцену с точки зрения жены? Эд будет там, он присмотрит.
Монкрифф кивнул. Я продолжал:
— Сцену мы завершим, как только Нэш выедет за ворота. Я надеюсь, что нам не придется переснимать много раз, но, когда все получится как следует, группа может ехать и заниматься своими обычными упражнениями, а Нэш вернется и спешится. Мы собираемся повторить все это в субботу. Нам нужен будет другой вид из окна жены, другой жакет и прочее на Нэше и грумах. Нам понадобится снять крупным планом копыта, ступающие по гравию, и все в таком духе.
Монкрифф кивнул.
— А в воскресенье?
— Народ из Жокейского клуба в этот день даст нам отдохнуть от гонки, потому что в воскресенье лошадей почти не тренируют. Мы с тобой в субботу поездим по дорогам с картой и посмотрим, где разместить камеры. Я уже знаю, где лучше поставить их.
— Ты и должен знать, если рос здесь.
— Хм… После полудня в воскресенье лошади отправляются на Хантингдонский ипподром. Я молю, чтобы нам досталось три ясных утра.
— А если будет дождь?
— Если просто поморосит, мы будем продолжать съемки. Лошадей выводят в любую погоду, знаете ли.
— Ты не говорил.
— Завтра вечером, — сказал я, — мы снова будем снимать в помещении, в следственном кабинете, как сегодня. План, который все получили, остается прежним. Больше диалогов между Сиббером, Нэшем и прочими. Кроме широкого общего плана, надо будет дать побольше коротких взглядов крупным планом на то, как они говорят. Обычный прием. Мы завершим съемки Нэша первыми. Если остальные будут не слишком сбиваться с текста, возможно, прогоним большинство сценок завтра. Иначе нам придется и это перенести на вечер субботы.
— О'кей.
Я поднялся в свою комнату, чтобы позвонить, как было условлено, О'Харе в Лондон.
— Как сцена в Жокейском клубе? — немедленно спросил он.
— Нэш всех потряс.
— Это хорошо.
— Я думаю… ну, просматривать это мы будем завтра… но полагаю, это была такая игра, что у всех рты раскроются.