Рассветная молитва.
— Соня, — сказал я.
— Ивонн, — поправил О'Хара. — Мы должны называть ее Ивонн. Так ее зовут в книге и в сценарии.
Я кивнул.
— Говард написал в сцене повешения стандартное клише — ножки и туфельки, болтающиеся без опоры, дабы зритель испытал шок. Но у меня есть другая идея.
О'Хара молчал. Нэш вздрогнул.
— Не надо принимать нас за невротиков, — наконец сказал Нэш. — Если вы сделаете эту сцену, мы примем ее.
— Я должен обставить все ужасно и со вкусом?
Они рассмеялись.
— Ее повесят, — сказал я.
Первой, кого я увидел, спустившись вниз, была Люси Уэллс, спорившая с человеком, преграждавшим ей дорогу. Я подошел и спросил, что это значит.
Приказ О'Хары, объяснил человек. Я успокоил его касательно Люси и повел ее прочь, взяв под руку.
— Я думал, тебя сегодня не будет, — сказал я.
— Папа изменил решение. Он и мама снова здесь. И дядя Ридли тоже.
— Рад видеть тебя.
— Сожалею, что была такой грубой.
Я улыбнулся, глядя в ее синие глаза.
— Мудрое дитя.
— Я не дитя.
— Держись рядом, — попросил я. — Я скажу Монкриффу, что так надо.
— Кто такой Монкрифф?
— Главный оператор. Очень важный человек. Она с подозрением посмотрела на меня, когда я представил ее неухоженной бороде и одежде жертвы землетрясения, но, одарив нас сперва косым взглядом, Монкрифф в конечном итоге обратил на нее пристальное внимание и позволил ей находиться рядом с ним.
Она была достойна внимания как с колористической точки зрения — короткая алая куртка и новые голубые джинсы, — так и с точки зрения интеллектуальной — зоркие глаза и твердый, спокойный рот. Она следила за происходящим и не болтала вздора.
— Я рассказала папе о ноже, — сказала она мне чуть погодя.
— И что он сказал?
— Удивительно, но это именно то, что сказал он. Он сказал: «И что он сказал?»
— Правда? — Я смотрел на ее лицо, хранившее совершенно невинное выражение. — И что ты сказала о том, что сказал я?
Ее лоб прочертила морщинка.
— Я сказала ему, что нож выглядел чудесно, но вы почти совсем ничего не сказали. И то, что нож не понравился продюсеру О'Харе и я не знаю почему.
— О'Хара не любит ножи, — ответил я.
— О, я понимаю. Папа сказал, что это, наверное, потому, что кто-то пытался прирезать Нэша Рурка, как он слышал по радио, но там оказался дублер, а не сам Нэш.
— Это так, — согласился я.
— Папа сказал, что у режиссеров не бывает дублеров, — неосознанно поддела меня Люси, — и что их никогда не узнаешь, пока кто-нибудь не ткнет в них пальцем.
— Или пока они не заявятся к тебе домой.
— Ой, верно. А фотография Сони хорошо получилась?
— Я уверен, что да, но я не увижу ее, пока не вернусь в Ньюмаркет сегодня вечером.
Она сказала, помявшись:
— Я не рассказала папе. Ему это действительно не понравилось бы.
— Я не упомяну об этом. Актриса, которая играет Ивонн — жену Нэша по фильму, — начнет работать на следующей неделе. Я обещаю, что она не будет похожа на фото. Она не огорчит твоего отца.
Люси улыбнулась понимающе и благодарно, с ее души был снят груз вины в обмане. Я надеялся, что ей не будет причинено никакого вреда, и так многие жизни уже были исковерканы.
Первой в послеобеденном графике стояла большая сцена с толпой вокруг паддока: жокеи садятся на коней и выезжают на поле ипподрома. Хотя все эти действия должны были стать только обрамлением человеческой драмы, мы хотели сделать их достоверными. Мы снова разместили группы владельцев и тренеров на прежних позициях, каждая из них уделяла внимание своему жокею. Монкрифф проверил вращающуюся камеру и мягко удалил Люси из кадра.
Нэш появился в паддоке в сопровождении охраны и направился ко мне, чтобы сказать, что меня ищет друг.
— Кто? — спросил я.
— Ваш телевизионный приятель из Донкастера.
— Грег Компасс?
Нэш кивнул.
— Возле весовой. Он треплется с жокеями. Он сказал, что увидится с вами там.
— Отлично.
Мы отрепетировали сцену «по коням», дважды и трижды сняли ее двумя камерами с разных направлений, прежде чем лошади начали артачиться, а потом попросили горожан пройти по краешку круга на трибуны, чтобы посмотреть, как лошади выходят на старт.
Во время неизбежной задержки с перемещением камер я оставил Люси с Монкриффом и направился к весовой, чтобы встретиться с Грегом, которого нашел в самом безоблачном расположении духа. Одет он был в дорогой серый костюм и не скрывал, что ему очень понравилось мое предложение получить деньги за то, что он будет делать свое обычное дело — брать интервью у тренера выигравшей лошади, другими словами, у Нэша.
— На экране это будет не дольше нескольких секунд, — сказал я. — Достаточно, чтобы все узрели твое очаровательное лицо.
— Не вижу причин, почему бы и нет. — Он был весел, любезен и дружелюбен.
— Через полчаса?
— Заметано.
— Кстати, ты помнишь что-нибудь о тренере, чью жену нашли удавленной, о котором и снимается вся эта сага?
— Джексон Уэллс?
— Да. Сегодня он сам здесь. И его нынешняя жена. И его дочь. И его брат.
— Это было до меня, старина.
— Не намного, — уверил я его. — Тебе должно было быть около шестнадцати, когда Джексон Уэллс оставил тренерское дело. И первый раз ты участвовал в скачках вскоре после этого. Так что ты должен был слышать от старших жокеев о… ну… о чем-нибудь.
Он насмешливо смотрел на меня.
— Не могу сказать, что не думал об этом с прошлой субботы, потому что, естественно, думал. Насколько я знаю, эта книга «Неспокойные времена» — сентиментальная чушь. Жокеи, знавшие настоящую Ивонн, не были призрачными любовниками, они были кучей похотливых нахалов.